Из подвалов и погребов из овинов и чуланов

Из подвалов и погребов из овинов и чуланов

Put the verbs in brackets into the correct Present Simple form. e. g. Michael studies (study) every afternoon. 21 Mr Bradley . (teach) Biology at the Community School. 26 Jack and Frank . (meet) once a week. 22 She . (catch) the No. 16 bus every morning. 27 Mrs McCarthy . (work) in a computer factory. 23 What time . (you/have) lunch? 28 . (Margaret/go) to the cinema on Saturdays? 24 My sister . (not/eat) breakfast every day. 29 . (your parents/go) out on Friday night? 25 What time . (he/leave) for school on Mondays? 30 Jane. (take) the train at 8 o’clock every morning.

Лучший ответ:

21) teaches26) meet22) catches27) works23) do you have28) Does Margaret go24) doesn’t eat29) Do your parents do25) Does he leave30) takes

Другие вопросы:

Мужчина выйхал в 9:00 и встретил маршрутку в 9:30 Когда он встретит маршрутку если он выйдет в 9:20 Скорость маршрутки в 1.5 меньше

Докажите тождество (а-b)^2=(b-a)^2.

BCDF- квадрат, Найти: ВD

Расставить знаки препинания! Срочно! Плиз. 1.1. Гости говорили о многих приятных и полезных вещах как-то о природе, о собаках, о пшенице, о чепчиках и жеребцах (Г.). 2. На этом угольном столе поместилось вынутое из чемодана платье а именно панталоны под фрак панталоны новые панталоны серенькие два бархатных жилета и два атласных сюртука и два фрака (Г.). 3. Этим раскатистым заливчатым «ха-ха-ха» завершилось все и сватовство и земное существование Беликова (Ч.). 4. Самолеты врага всюду бросают бомбы с подлейшей ненужностью ошалело на площадь на больницы на пустые школы на улицы на деревянные домишки предместий (Гладк.). 5. Наварин создал Нахимова-бойца выковал его за четыре часа на всю остальную жизнь дал ему законченную форму (Серг.-Ценск.). 6. Приметы связаны со всем с цветом неба с росой и туманами с криком птиц и яркостью звездного неба (Пауст.). 7. Петя бережно нес под мышкой свои драгоценности банку с заспиртованными морскими иглами и коллекции бабочек жуков ракушек и крабов (Кат.). 8. Лошади с заиндевевшими мордами и боками везли разный хозяйственный груз сено термосы с горячей пищей дрова (Аж.). П. 1. Ни столба ни стога ни забора ничего не видно (Л.). 2. Но здравый смысл твердость и свобода горячее участие в чужих бедах и радостях словом все ее достоинства точно родились с ней (Т.). 3. В степи за рекой по дорогам везде было пусто (Л. Т.). 4. И старичок и я мы оба веселились (Пауст.). 5. На крокетной площадке на лужайке в беседке всюду та же неприязненная тишина то же безлюдье (Кат.). 6. Из подвалов и погребов из овинов и чуланов из печей и из-под шестков из подполья и с чердаков выползли отовсюду перепуганные стрельбой крестьяне (Фурм.). 7. Вся наигранная веселость самообладание сдержанность все покинуло Титка в этот момент (Шол.). 8. И башенному стрелку Батурину и механику-водителю Костюкову и радисту Орешко всему экипажу нашлось дело (Горб.). III. 1. Владелец тщательно осведомляется о ценах на разные большие произведения как-то муку пеньку мед и прочее но покупает только небольшие безделушки (Г.). 2. Все это шум говор и толпа людей все это было как-то чудно Акакию Акакиевичу (Ч.)3.) Только нам троим отцу мне и Евсеичу было не грустно и не скучно смотреть на серое небо (Акс.). 4. Все это цвета блески звуки и запахи давило на глаза матери наполняло сердце неподвижной пестрой мутью унылой боязни (М. Г.). 5. Все цирковые существа женщины и мужчины лошади и собаки униформа и конюхи клоуны и музыканты точно старались перещеголять один другого (Купр.). 6. Разве все эти вещи карандаши в оправе записная книжка часы фотографический аппарат не говорят больше всяких слов об интересном госте? (Пришв.). 7. Все и этот голубой разлив реки и это небо и дали и пароход казалось огромным необъятным воздушным полным напряженного движения (Гладк.). 8. А снаружи все и оконницы и коньки и ворота оторочено кружевом грубоватой деревянной резьбы (Полев.). 9. Много интересных произведений рассказов очерков повестей опубликовано в последних номерах ежемесячных журналов.

Из подвалов и погребов из овинов и чуланов

I. РАБОЧИЙ ОТРЯД

На вокзале давка. Народу — темная темь. Красноармейская цепочка по перрону чуть держит оживленную, гудящую толпу. Сегодня в полночь уходит на Колчака собранный Фрунзе рабочий отряд. Со всех иваново-вознесенских фабрик, с заводов собрались рабочие проводить товарищей, братьев, отцов, сыновей… Эти новые «солдаты» как-то смешны и неловкостью и наивностью: многие только впервые надели солдатскую шинель; сидит она нескладно, кругом топорщится, подымается, как тесто в квашне. Но что ж до того — это хлопцам не мешает оставаться бравыми ребятами! Посмотри, как этот «в рюмку» стянулся ремнем, чуть дышит, сердешный, а лихо отстукивает звонкими каблуками; или этот — с молодцеватой небрежностью, с видом старого вояки опустил руку на эфес неуклюже подвязанной шашки и важно-важно о чем-то спорит с соседом; третий подвесил с левого боку револьвер, на правом — пару бутылочных бомб, как змеей, окрутился лентой патронов и мечется от конца до конца по площадке, желая хвальнуться друзьям, родным и знакомым в этаком грозном виде.

С гордостью, любовью, с раскрытым восторгом смотрела на них и говорила про них могутная черная рабочая толпа.

— Научатся, браток, научатся… На фронт приедут — там живо сенькину мать куснут…

— А што думал — на фронте тебе не в лукошке кататься…

И все заерзали, засмеялись, шеями потянулись вперед.

— Вон Терентия не узнаешь, — в заварке-то мазаный был, как фитиль, а тут поди тебе… Козырь-мозырь…

— Фертом ходит, што говорить… Сабля-то — словно генеральская, ишь таскается.

— Тереш, — окликнул кто-то смешливо, — саблю-то сунь в карман — казаки отымут.

Все, что стояли ближе, грохнули хохотной россыпью.

— Мать возьмет капусту рубить…

— Запнешься, Терешка, переломишь…

— Пальчик обрежешь… Генерал всмятку!

— Ага-га… го-го-го. Ха-ха-ха-ха-ха…

Терентий Бочкин, — ткач, парень лет двадцати восьми, веснушчатый, рыжеватый, — оглянулся на шутки добрым, ласковым взором, чуть застыдился и торопливо ухватил съехавшую шашку…

— Я… те дам, — погрозил он смущенно в толпу, не найдясь, что ответить, как отозваться на страстный поток насмешек и острот.

— Чего дашь, Тереша, чего. — хохотали неуемные остряки. — На-ко семечек, пожуй, солдатик божий. Тебе шинель-то, надо быть, с теленка дали… Ага-га… Ого-го…

Терентий улыбчиво зашагал к вагонам и исчез в серую суетную гущу красноармейцев.

И каждый раз, как попадал в глаза нескладный, — его вздымали на смех, поливали дождем ядовитых насмешек, густо просоленных острот… А потом опять ползли деловые, серьезные разговоры. Настроение и темы менялись с быстротой, — дрожала нервная, торжественная, чуткая тревога. В толпе гнездились пересуды:

— Понадобится — черта вытащим из аду… Скулили все — обуться не во что, шинелей нету, стрелять не знаю чем… А вон она — ишь ты… — И говоривший тыкал пальцем в сторону вагонов, указуя, что речь ведет про красноармейцев. — Почитай, тыщу целую одели…

— Да, надо быть, тыща, а там и еще собирается — и тем все нашли. Захочешь, найдешь, брат, чесаться тут некогда — подошло время-то он какое…

— Время сурьезное — кто говорит, — скрепляла хриплая октава.

— Ну как же не сурьезное. Колчак-то, он прет почем зря. Вишь, и на Урале-то нелады пошли…

— Эхе-хе, — вздохнул старина — маленький, щупленький старичок в кацавейке, зазябший, уморщенный, как гриб.

— Да… Как-то и дела наши ныне пойдут, больно уж плохо все стало, — пожалобился скучный, печальный голосок.

Ему отвечали серьезно и строго:

— Кто ж их знать может: дела сами не ходют, водить их надо. А и вот тебе первое слово — тыща-то молодцов. Это, брат, д е л о — и большое дело, бо-ольшое. Слышно в газетах вон — рабочих мало по армии, а надо… Рабочий человек — он толковее будет другого-прочего… К примеру, недалеко ходить — Павлушку возьмем, Лопаря, — каменный, можно сказать, человек… и голову имеет — не пропадет небось!

— Кто говорит, известно…

— Да не то что мужики, — ты, вон она, на Марфушку на «Кожаную» глянь, тоже не селедка-баба. Другому, пожалуй, и мужику пить даст.

Марфа, ткачиха, проходя неподалеку и услышав, что речь идет про нее, быстро обернулась и подошла к говорившим. Широкая в плечах, широкая лицом, с широко открытыми голубыми глазами, чуть рябоватая, — она выглядела значительно моложе своих тридцати пяти лет. Одета в новый солдатский костюм: штаны, сапоги, гимнастерка, волосы стрижены, шапка сбита на самый затылок.

— Ты меня что тревожишь? — подошла она.

— Чего тебя тревожить, Марфуша, — сама придешь. Говорю, мол, не баба у нас «Кожаная», а кобыла бесседельная…

— То есть я-то кобыла?

— Ну, а то кто? — И вдруг переменил шутливый тон. — Говорю, что на воина ты крепко подошла… Вот что!

— Подошла — не подошла: надо…

— Ясное дело, что надо… — Он минутку смолчал и добавил: — Ну, а т а м-т о — как?

— Дела всякие свои?

— Што ж дела… — развела руками Марфуша. — Ребят в приюты посовала, куда их деешь?

— Куда деешь… — посочувствовал и собеседник.

И, передохнув трудно, сказал соболезнующим грудным дыхом:

— Ну, похраним, похраним, Марфуша, а ты не терзайся: похраним… Поезжай спокойная, нам тут чего уж осталось и делать, как не за вас работать. Придет, може, время — и мы тогда… а?

— Так вот же… — кивнула Марфа, — да и вернее всего, што так оно будет… на одном отряде разве можно смириться. Беспременно будет.

— И ребята, кажись, тово, — мотнул собеседник на вагоны.

— Чего ж им, — ответила Марфа, — только бы ехать, што ли, скорей: ждать, говорят, надоело. Ехать и ехать — одно слыхать, чего толшиться. Э-гей, Андреев! — окликнула Марфа кого-то из проходивших. — Насчет отправки чего там балачут?

Петербургский слесарь, только недавно приехавший в Иваново, двадцатитрехлетний юноша с густыми, темно-синими глазами, с бледным лицом, стройный и гибкий, с коммунаркой на голове, в истертой коричневой шинелишке, — это Андреев! Подходит четким шагом, точно на доклад; поравнялся, щелкнул в каблуки, взял под козырек и, без малейшей усмешки глядя в упор на Марфу чудесными серьезными глазами, — отрапортовал:

— Честь имею доложить вашему превосходительству: поезд идет через сорок минут!

Марфа дернула за рукав:

— Прощаться-то будем али нет? Ребята ждут, — слово бы надо прощальное, што ли… Где Клычков? Куда он там запропастился?

Андреев снова вскинул под козырек и тем же невозмутимым тоном отчеканил:

— Пузо чаем прополаскивает, ваше превосходительство!

Марфа ударила по руке:

— Брось ты, черт, обалдел, што ли? На вот, генерала себе какого нашел…

Он вмиг перетрепенулся и к Марфе чистым, звонким, «своим» голосом:

— Марфочка, — ты сама-то… гм!

Андреев скорчил выразительную рожу, скомкав губы, вылупив глаза.

— Чего ето? — поглядела на него Марфа.

— Отчекрыжишь, поди, што-нибудь?

Но Марфа ничего не ответила, приподнялась на носки, посмотрела над толпой:

— Да вон и сами идут, надо быть…

Стоявшие около тоже поднялись, шеями вытянулись туда, куда смотрела Марфа. Там шли трое, окруженные тесным кольцом. Отчетливый выделялся Лопарь — с черными длинными волосами, блестящими глазами, высокий, худой. Он шел и братался, словно сам себе ногой на ногу наступал, — вихлястый такой, нескладный.

С ним рядом Елена Куницына, ткачиха, девушка двадцати двух лет, которую так любили за простую, за умную речь, за, ясные мысли, за голос красивый и крепкий, что слыхали так часто ткачи по митингам. Она еще не в коммунарке — повязана платком; не в солдатской шинели, а в черном легоньком пальтишке, — это в январские-то морозы! На бледном строгом лице отпечатлелась внутренняя тихая радость.

Узник дачного погреба

Полтора месяца боролся за жизнь в полной темноте, питаясь соленьями, воришка, угодивший в западню. Ее соорудил на своей «фазенде» изобретательный инженер.

Что такое для нас дача и шесть соток земли при ней? Это часть нашего менталитета, философии, представления о Родине. А родину и домишко-сараюху при ней положено оборонять от врагов. Вон их сколько бродит кругом, мечтая воспользоваться результатами труда огородника-садовода! Инженер Анатолий Ефремович Павлов, 60 лет от роду, свою дачу в 50 км от Чебоксар превратил в надежный рубеж обороны. Колючей проволоки и рвов с напалмом там не было, но зато сам садовый домик, точнее, подвал при нем, был превращен в смертельную ловушку для непрошеных гостей. . С согласия хозяина осматриваю этот каменный мешок размером два на три метра и 1,8 метра в высоту. Без удовольствия лезу вниз и начинаю брезгливо отряхиваться – пыли здесь! Я бы и трех дней в одиночку не протянула! – Ловушку-то я отличную придумал, хоть и элементарной конструкции! – похоже, гордится Анатолий Ефремович. Еще недавно ему было совсем невесело – думал, под суд угодит. Ловушка была насторожена еще по осени, а на дачу хозяин наведался в начале этого года. Глядь, а мышеловка-то сработала. Сидит кто-то в подполье, стонет. В мышеловке По иронии судьбы в капкан, уготованный Павловым, попался не кто иной, как сосед по даче. Слесарь-выпивоха Егор Иванов как развелся с женой, огород совсем забросил, напряженно стало с закуской. Однажды с бодуна пошарил Иванов по углам своей «малосемейки» – шаром покати! Взвалил на спину рюкзак и отправился добывать продукты в садоводческое товарищество. Было это в первых числах декабря. Помня, что у Павловых погреб – что иной супермаркет, полез на их дачу. В наступивших сумерках разбил бутылкой окно, нащупал на подоконнике свечку – электричество сюда не провели. Стал спускаться в подполье, и тут крышка вдруг рухнула с тяжестью могильной плиты, щелкнул замок. Стал ее ощупывать – внутри все похолодело: железо-то толстенное! Зажег свечку, осмотрелся. В погребе был стеллаж с банками всевозможных солений, тушенкой и початой бутылью с домашним вином. Но леденящий страх притупил чувство голода, и несчастный, затушив свечку, так и просидел на полу, дрожа от ужаса, первую свою ночь в заточении. Хвостатая «сожительница» Очнувшись от дремы, Иванов понял, что голоден, как волк. Дверными ключами с зазубринами принялся долбить жестяную крышку трехлитровой банки с томатом. Опустошил ее за 15 минут и принялся долбить следующую. Утолив голод и напившись компота, скинул с длинного настила в углу погреба сырую картошку и морковь (овощи были прикрыты барахлом), постелил тряпье под бок. Огарок свечи догорел. Погреб погрузился в кромешную тьму. Было холодно, не выше плюс пяти градусов, но одетый по-зимнему узник пока не мерз. . Я разглядываю пустые банки из-под солений, силясь понять, как можно целых пять недель есть одни соленые огурцы, помидоры, приправы – загнешься! – Все сожрал паразит! – ругается Анатолий Ефремович. – 80 банок с женой законсервировали. Не трогайте, в них фекалии были! Это Иванов в них, после того как съест, нужду справлял и засыпал сверху песком с пола, чтоб не сильно пахло. Какая-никакая гигиена! Я-то после него в погреб заглянул – мне чуть дурно не стало! . Несмотря на принятые «санитарные меры», через несколько дней погреб смердел, как навозная яма. Да и соленья убывали слишком быстро. Экономя еду, Иванов принялся за сырую картошку и морковь. Свободной площади хватало лишь для прыжков на четвереньках, чтобы не затекли руки и ноги. Время от времени бедолага яростно стучал в безучастный к его горю металлический потолок, надеясь сшибить замок. Тщетно. . Странный шорох послышался откуда-то сверху, когда прошло, предположительно, не больше недели. «Я здесь, вытащите меня!» – орал погребенный, думая, что дождался спасения. Нет, это было не спасение, а крысы! Одну забил сапогом, вторая оказалась очень юркой. Поразительно, но время, а точнее, безвременье, примирило человека и грызуна. Несентиментальный пьяница в своей хвостатой «сожительнице» нашел глубокое сострадание! Начал разговаривать с ней – единственным живым существом на этом «необитаемом острове», делился обедом, даже дрессировал: клал кусочки тушенки возле ноги, ожидая, когда крыска утащит лакомство. Так и коротал часы и дни. Пребывание в подземелье становилось все мучительнее – запаршивевший, как старый свалявшийся валенок, вор едва не задыхался от зловония и нехватки кислорода, все чаще мучился тошнотой и приступами кашля. Он потерял счет времени. Может там, на воле, война началась или вообще конец света? Тем временем люди праздновали Новый год и приход Миллениума. Чтобы не тронуться рассудком, орал песни. Истошно выл. Порой его охватывало такое отчаяние, что думал резануть вену осколками разбитой банки. но тут же спохватывался и заставлял себя повторять: «Я выберусь, выберусь!» Освобождение под Рождество . Перед Рождеством Павлов отправился на дачу пополнить домашние запасы. Застав домик вскрытым, кинулся к погребу. В смердящем обросшем бомже с неестественно белой кожей, зубами цвета протухшего желтка и сощуренными глазами не сразу признал соседа по даче. «Помогите, я ничего не вижу», – на скрюченных ногах Иванов зашаркал к свету. «Я съел весь ваш погреб! Но я все-все оплачу», – всхлипывал сквозь рыдания мученик. За пятинедельную «отсидку» он похудел на десять кило и почти разучился ходить. Павлов, жаждущий мести, опешил, но принял решение не сдавать вора в милицию. Поразмыслив, предложил Иванову вычистить после себя погреб и возместить материальный ущерб цветным японским телевизором. – Павлов приходил ко мне за консультацией, опасаясь наказания, в случае если вор начнет качать права, – рассказывает следователь прокуратуры Андрей Соколов. – Пришлось успокоить мужика – возбуждать в отношении него дело бесперспективно. Вот если бы вор помер в его погребе, тогда верная статья за убийство! . Вернувшись в город, освобожденный узник дико озирался по сторонам и радовался прохожим, словно ребенок. Мы, к сожалению, так и не встретились с горемыкой. Что-то перевернулось в этом человеке за долгие недели сидения в мрачном узилище. Он вдруг продал квартиру, вручил Павлову телевизор в счет погашения нанесенного ущерба, а потом подался разнорабочим в мужской монастырь. В какой именно – не доложился. Что ж, у каждого свой путь к Богу.

Источники:

http://shkole.net/QA/2297588/

http://www.litmir.me/br/?b=274968&p=50

http://pikabu.ru/story/uznik_dachnogo_pogreba_5171206